— Пошли, — скомандовал над ним Старший. — Вставай, Лохмач.

«Лохмач… Это кто? Я?» — почему-то удивился Гаор, вставая не так по команде, как из-за того, что Младший и Новенький подняли его и поставили на ноги. Он открыл глаза и сразу болезненно прищурился, сморщив лицо.

— Ничего, привыкнешь, — озабоченно сказал Старший, — ноги-то передвигай, не нести же тебя.

Почему-то Гаору вдруг и в самом деле стало тяжело, неловко переставлять ноги, будто… будто что-то мешало ему. И этим чем-то было… был он сам. Его распирало, раздувало изнутри, застёжка брюк впилась в тело… что это с ним? Несмотря на обострившееся зрение, коридора, по которому они прошли, он не разглядел и не запомнил. Вокруг полыхала ослепительная белизна кафеля.

И комната, куда они вошли, показалась ему в первый момент тёмной. Он даже заморгал и затряс головой, пытаясь погасить полыхавшие под веками белые молнии.

— Вы зря упорствуете, — услышал он негромкий, по-отечески участливый голос. — Поверьте, эти меры не доставляют мне никакого удовольствия. Но вы, именно вы своим даже не упорством, упрямством вынуждаете меня.

— Нет, — в юношеском голосе звенело напряжение отчаяния. — То, что вы предлагаете, это… неприемлемо, это недостойно.

— Что?! — взревел ещё кто-то. — А свою невесту отдать этим скотам достойно?! Ах ты, щенок! Да я тебя!

— Ну, успокойтесь, зачем же так, — снова зажурчал голосок первого. — Сейчас молодой человек оглядится, посмотрит по сторонам, хотя бы вон в тот угол и всё поймёт.

«Пара работает», — догадался Гаор. Глаза уже не ломило, и он осторожно разлепил веки. Показавшийся ему поначалу тёмным следственный кабинет был просто неравномерно освещён. На канцелярском столе сильная лампа-рефлектор, вторая лампа, настенная, освещает маленький угловой диванчик и столик с бутылками и закуской, верхний свет выключен, и углы кабинета тонут в полумраке. В одном из этих углов стоят они. Старший чуть впереди и сбоку, а в самой тени он, Младший и Новенький, придерживающие его за локти. У стола двое: тот самый, отобравший его на просмотре, за столом, а перед ним на стуле молодой, двадцати нет, парень в порванном университетском мундире, студентик. Второй… дознаватель стоит за спиной студента и, слегка наклонившись, нависает над ним тёмно-серой глыбой. Пыточной «кобылы» нет — и тут же сообразил, что пыткой будут они, он. Гаор шевельнул плечами, но держали его крепко, а нависавший над студентом дознаватель обернулся на шорох и… одобрительно подмигнул Гаору. И это подмигивание Гаор ощутил, как пощёчину, он хрипло выдохнул — почему-то горло свело судорогой и вместо ругани получился какой-то полузвериный рык — и снова дёрнулся. Старший — обострившимся от «пойла» зрением Гаор всё замечал — кивнул дознавателю.

— Сожалею, молодой человек, — вздохнул сидящий за столом, — но вы вынуждаете нас. — И распорядился: — Введите.

Вдалеке — кой аггел у него с глазами, почему кабинет такой большой? — раскрылась дверь, белый прямоугольник хлестнул его по глазам светом. Гаор зарычал от боли и зажмурился. А когда разлепил веки… всё стало ещё более ярким, пронзительным, чьи-то голоса оглушали его, звенели под черепом, в мозгу, не давая понимать смысл. Чей-то тоненький голос кричал: «Нет! Не надо!» Что нет? Чего не надо? Какое это имеет отношение к нему? Боль в паху вдруг стала нестерпимой. Гаор, часто болезненно моргая, опустил глаза, и увидел, что… что вот-вот разорвёт на себе брюки собственным напрягающимся быстро увеличивающимся членом. Так… так вот зачем «пойло»! «Чтоб работалось!» Гады, сволочи! Но вместо ругани невнятный хриплый рык.

— Младший, держи его, — негромко распорядился Старший, делая шаг вперёд, — Новенький, помоги.

— За шею его держи, — распорядился Новенький, выходя из-за спины Гаора, — только не придушивай, сейчас не надо.

Девчонка, в жакетике поверх платья, простенький узел на голове растрепался, рассыпался короткими прядями, Старший обхватил её сзади, заломив ей руки, и Новенький раздевает её, расстёгивая, нет, разрывая на ней платье и бельё, она кричит, бьётся, её держат так, чтобы было видно и ему, и сидящим за столом. Студента держат за голову, не давая отвернуться. Сволочи, гады! Все сволочи! Все! Рука Младшего скользнула по его животу, расстегнув брюки. Гаор вдруг понял, увидел, что девчонка между ним и столом, и если взять чуть вбок, то он окажется точно против дознавателей, руки скованы, ладно, будет бить ногами, пусть стреляют! Старший и остальные ни при чём, он промахнулся! Волоча повисшего на нём Младшего, он пошел вперёд.

Но промахнуться, пройти мимо распластанной на полу девчонки в разорванной одежде ему не дали. Ловкая подножка, и он рухнул на неё, уже не в силах управлять своим телом. Старший и Новенький держали её за руки, Младший не давал ему скатиться вбок, и он, рыча, мотая взлохмаченной головой, бился на ней и об неё, разбив в кровь губы и ей, и себе.

Он всё видел, всё слышал, не хотел понимать… И понимал.

— Мама!.. Мамочка!.. Не надо!..

— Младший, не мешай ему…

— А здорово по-дикарски!

— Ты смотри, как сразу получилось!

— Понял?! Щенок, смотри!..

— Вы сами довели до этого…

— Нет, не надо, отпустите её…

— Новенький, руку убери, загородил совсем…

Нет, он не хочет, нет! Будьте вы прокляты! Все! Все до единого!

— Он сейчас кончит…

— Крутим!..

Старший и Новенький ловко прямо под ним повернули захлёбывающуюся криком и слезами девчонку на живот, Младший подправил его, заставив с размаху войти ей в задний проход. Она пронзительно закричала и обмякла. Сразу же его затрясло последней судорогой, и он вытянулся на ней в мгновенном беспамятстве.

— Класс! — восхищённо выдохнул кто-то из стоявших у окна.

Что сегодня опробуют нового «пресса», знали многие. К удивлению Венна, «прессов» не просто использовали в работе «для оптимизации эффективности воздействия на объекты разработок» и за пресс-камерой и её обитателями не просто следили, но даже работал тотализатор. А о личном рабе Фрегора Ардина уже чуть ли не легенды ходили. И устроиться в зрители оказалось легко. Рыжий сейчас должен очнуться. И что тогда? Уже интересно. Кое-что он предполагает, но насколько его предположения совпадут с действительностью? Посмотрим.

Очнувшись, Гаор забился, пытаясь встать. Руки Младшего помогли ему, и, увидев залитые кровью член и ноги Гаора, Новенький не удержался и удивлённо присвистнул:

— Целка!

— Сожалею, — прожурчал голос дознавателя, — но она уже не будет ничьей невестой. Теперь ваша очередь.

И эта, страшная, памятная по пыточной «кобыле» фраза рванула Гаора к столу. Младший и вскочивший на ноги Новенький повисли на нём. Похоже, даже оба тихушника растерялись. И тут студент, с ужасом глядя на голого, перепачканного в